Литературный сайт членов союза писателей России
Анатолия и Фаины Игнатьевых

 

Куркуль

В те давние, послевоенные годы страна называлась СССР и жили в ней люди,

озабоченные не только своим личным.

 

На асфальте лежал тонкий слой снега. Морозило. Занималось робкое серое утро.

Работать еще не начинали, и в небольшой кузнице было тихо. Под высоким потолком горела закопчённая лампочка, щёлкал пар в батареях, уютно поскрипывал сверчок, пахло железом и пылью.

– Бери свою кормилицу, – сказал кузнец.

С этими словами он достал из ведра с водой кувалду и протянул подручному. Механический молот ремонтировался, и уже несколько дней они работали вручную.

Игорь взял увесистый инструмент и потянулся, медленно, с удовольствием, чувствуя, как теплая волна приятной дрожи бежит от затылка по всему телу и смывает то ленивое томление, которое еще оставалось после сна. Его русоволосая голова запрокинулась, широкоскулое лицо покраснело от напряжения, руки сначала вытянулись, а потом их будто свело судорогой, и под тонкой ситцевой рубахой обозначились распирающие рукава крупные мышцы. Он был, как молодой зверь, великолепен и натурален, и сам чувствовал это и наслаждался этим.

– Эко как, – сочувствующе сказал кузнец, – женить бы тебя, да, боюсь, не гож ещё.

И он засмеялся странным спотыкающимся смехом, до влажности в глазах довольный своей шуткой.

Было кузнецу лет около пятидесяти, на заводе он слыл скупым человеком, и его прозвали «Куркулем». Кузнец был глуховат, не пил, не курил, после гибели семьи во время оккупации фашистами избегал всякого общества, жил один  и лишь со своим молодым подручным вёл себя свободнее.

Игорь кувалдой озорно постучал по наковальне, выбив незамысловатую мелодию, послушал и улыбнулся. Всё было чертовски хорошо в этом мире! И это морозное утро, и предстоящий день, и кузница, и конечно же, Нина… Вчера он все-таки поцеловал её! И она… Он вспомнил её прохладные руки на своей шее, её упругие, вкусные, почти съедобные губы и блаженно заулыбался. Всё было так хорошо, что не верилось. Он совсем не помнил вчерашнего разговора, да они  и мало говорили, но её лицо и теперь ещё стояло перед ним. Он видел розовые от мороза щёки, чувствовал локон волос, щекочущий ему губы, и даже улавливал странный керосиновый запах, идущий от воротника её пальто. Тот вчерашний трепет и сейчас ещё пробегал по нему, внутри сладко ныло, и всё его существо требовало повторения. И немедленно!

Но было ещё рано. Нина работала на этом же заводе оператором в газовой котельной и приходила к восьми, а часы показывали лишь начало восьмого.

Кузнец включил вентилятор, подающий воздух в горн, и вскоре синие ушастые огоньки заплясали над горкой угля.

Потом он поправил угли, положил в огонь токарные резцы и сел на скамейку напротив горна. Его голову покрывала аккуратная серая кепка, на щеках, поросших короткой цвета пыльного асфальта щетиной, плясали отблески пламени, а суховатые, как у овчарки, губы были скупо поджаты. Он редко смотрел прямо, всё больше исподлобья, но не зло, а словно стыдясь чего-то.

– Что делать будем? – спросил Игорь, садясь рядом.

Кузнец не расслышал и, в ожидании повторения вопроса, пальцами правой руки повернул своё большое волосатое ухо  и замер прислушиваясь. Это поворачивающееся, как на шарнирах, ухо всегда напоминало Игорю антенну радиотелескопа. Он улыбнулся и повторил вопрос.

– Так, – ответил кузнец, – по мелочи.

И пожевав губами, едва удерживая их от излома улыбки, спросил:

– Небось, опять та чернявая? Этак она тебя совсем замучает.

И встал, скрывая нежность, появившуюся во взгляде.

Прежде ему попадались подручные лодыри или пьяницы, а когда пришёл Игорь, они сразу подружились. Кузнец был одинок, а Игорь не помнил погибшего во время войны отца, и между ними образовалась та незримая, но прочная связь, которая обусловливается тоской одного человека по недостающему другому. Случалось, Игорь, балуясь, по-мальчишески задирал кузнеца. Порой это получалось грубовато, но кузнец прощал ему всё. А сам позволял  только одну явную ласку, но и та была замаскирована под шутку. Иногда, в ожидании пока нагреются детали в горне, он садился рядом с подручным, крепко обнимал его за гибкую талию и с усилием проводил по юношески  нежной щеке Игоря своей сверхжёсткой щетиной. После чего лицо у Игоря ещё долго горело, а кузнец ходил и посмеивался, и торжествовал, словно петух, совершивший удачную баталию.

Игорь в кузницу попал случайно, вместо заболевшего подручного. А до этого он  работал учеником слесаря. Мать сначала протестовала против такой работы, но он уговорил её. Весной ему предстояло идти в армию, и на семейном совете было решено, что уже после неё он и выберет себе профессию по душе.  А пока из-за безденежья  ни о каком институте или техникуме речи быть не могло, и Игорь  устроился на завод учеником слесаря.

Но ему нравилась именно кузница. Здесь его привлекало всё: и первозданный огонёк в горне, и запах дымка, и звёзды искр из-под молота, и сам кузнец с его вздорным характером. К тому же Игорь занимался боксом и расценивал эту необычную, тяжёлую работу, как отличную тренировку.

Резцы накалились. Кузнец, не торопясь, надел фартук, взял клещи, вынул из огня полоску побелевшей стали и ловким движением положил её на наковальню. Одна его рука держала клещи с зажатым в них резцом, а в другой был молоток, которым он меленько постукивал, торопя лениво поднимающегося со скамейки Игоря. Лицо кузнеца ожило. Он стоял у наковальни и в такт своему же постукиванию нетерпеливо притопывал ногой, переводя указывающий взгляд с подручного на стынущую сталь и обратно. Игорь подошёл и не сильно, примериваясь, ударил. Бело-красным веером сыпанула окалина. Кузнец стукнул молотком, Игорь ударил ещё раз, и чередующиеся голоса – звонкое «дзень!» молотка и мощное «ух!» кувалды, заполнили кузницу. Подчиняясь ударам, конец стальной полосы вытянулся, тогда кузнец взял инструмент, называемый гладилкой, и они выровняли все шероховатости на поверхности остывающего металла. Потом зубилом отрубили лишнее, и кузнец, придирчиво осмотрев готовое изделие, еще слегка поправил его молотком и бросил в противень, стоявший возле наковальни.

Резцы были изготовлены из крепкой стали, так называемого «самокала» и, несмотря на небольшие размеры, при ковке требовался довольно сильный удар. И от этого работа приобретала особый азарт. Перед ними был сопротивляющийся, побелевший, словно от ярости, кусочек металла, с которым надо было успеть расправиться, прежде чем он остынет. И Игорь бил и бил, с привычной лёгкостью поднимая и опуская кувалду. А кузнец всё увеличивал ритм работы, задорно постукивая по наковальне и с обезьяньей изворотливостью выхватывая из горна всё новые и новые куски металла. Игорь уже снял мешающий фартук, он уже чувствовал влажность своего вспотевшего тела, но тренированные мышцы только начали ощущать томительную тяжесть крови и требовали ещё и ещё. И он бил и бил. А кузнец, тоже слегка вспотевший, с порозовевшим, будто после рюмки, лицом, сделавшийся шальным и весёлым, всё ускорял ритм, задиристо поглядывая на Игоря и приговаривая:

– Давай! Ещё! Ещё разок! Так её, едрёна корень! Ну, хорошо! Ну, молодец! Все девки твои будут!

 И доставая следующий резец, заговорщицки подмигивал своему юному товарищу. А Игорь неумело отвечал, и понимающая улыбка растягивала его раскрасневшееся широкоскулое лицо с крупными, светло-коричневыми, прозрачными, как осенний воздух в лесу, глазами.

Минут за сорок они управились с резцами. Кузнец посмотрел на часы, потом на разошедшегося подручного, в позе которого ещё не чувствовалось ни малейшей усталости, и похвалил с нарочитой грубоватостью:

– Ну, дурачок!..

Голос его сорвался на нежность, и он смущённо отвернулся. Поворошил угли в горне, снял рукавицы и, покряхтывая, опустился на скамейку. Лицо его вновь сделалось невыразительным, расправившиеся было губы  сложились плотно, а  седоватая щетина на щеках словно подросла и погустела. Но небольшие тёмные глаза ещё возбуждённо поблёскивали.

Игорь достал из деревянного шкафчика разлохматившееся полотенце, вытер пот с лица и  посмотрел на часы. Было без десяти восемь.

– Я схожу, – подошёл он к кузнецу. – Ладно?

И он уже сделал нетерпеливый шаг к двери, но кузнец поймал его за руку и, притянув, усадил рядом. Несмотря на возраст, кузнец был ещё силён и жилист.

– Охолонь… И на голову надень, – сказал он строго, – а то уши застудишь.

Больше всего кузнец, сам на фронте простудивший уши, боялся, чтобы и с другими не случилось того же.

– Не убежит красавица, – шутливо добавил он.

И не убирая большой, длиннопалой руки, выложенной прутиками вен, с некрупной кисти Игоря, испытующе посмотрел на своего молодого товарища – не обиделся ли? И увидев, что тот не обиделся, улыбнулся тепло и добродушно, показав кончики белых зубов.

В это время открылась дверь, и вместе с морозным паром и серым утренним светом в кузницу, переваливаясь, ввалился толстый, похожий на рыжего облезлого медведя слесарь-ремонтник, которого все звали запросто дядей Васей.

 Кузнец  убрал свою ладонь с руки Игоря, и лицо его сделалось жёстким. Он не любил, когда приходили посторонние. Но кузница с её неповторимым, почти домашним уютом, который создавали и языки пламени, и сверчок в паузах между работой, и щёлканье пара в батареях, и неяркий свет лампочки манила к себе всех, как тараканов к теплу, и каждый, проходя мимо, непременно заглядывал сюда хотя бы на полминуты.

– А, вот вы где, – сказал дядя Вася, кряхтя и покашливая.

По этим словам можно было бы понять, что он искал кузнеца с подручным, но дядя Вася, не говоря больше ни слова, подошёл к  горну, голой рукой выбросил уголёк, прикурил от него тонкую папиросу и сел рядом с кузнецом, положив правую руку на  толстое колено.

 Две одинаковые по размерам руки лежали почти рядом. Одна – мясистая, рыхлая, с растопыренными короткими пальцами, с грязной, видно, никогда неотмываемой дочиста кожей, а другая – жилистая, с длинной, чуть изогнутой от тяжёлой работы кистью, окрашенная в два цвета побежалости: пепельно-серый – кожи и синий – вен. И Игорь, прежде завидовавший лишь величине кулаков кузнеца, теперь невольно сравнил эту руку с рукой дяди Васи и почувствовал, что ему доставляет удовольствие смотреть на неё, словно это была не живая плоть всю жизнь тяжело трудившегося человека, а ваяние скульптора.

– Иваныч! – натужно прокричал дядя Вася кузнецу в ухо. – Рублишко не дашь?

Кузнец брезгливо отодвинулся, жёстко пожевал губами и промолчал.

– Голова болит, мочи нету, – доверительно сказал дядя Вася.

И толстое лицо его приняло страдальческое выражение, присущее всем опытным просителям.

– Нет у меня, – резко бросил кузнец и отвернулся.

– До получки, – не унимался дядя Вася.  – Шестого ведь отдам…

Кузнец сделал вид, что не слышит.

– Бог тебя накажет, – зашёл дядя Вася с другой стороны. – Иль тебе живого человека не жаль? Помру ведь. А за что? За какой-то паршивый рупь.

Он долго ещё умасливал кузнеца, но тот молчал. Поняв, что толку ему не добиться, дядя Вася встал, зло плюнул клейкой слюной, часть которой, растянувшись, застряла на его же спецовке и, шаркая, пошёл к двери.

– Чёрт глухой, – буркнул он себе под нос.

И его и без того маленькие, красноватые, как у поросёнка, глаза ещё больше покраснели и сузились.

– Как ты токо с этим куркулём работаешь, – сказал он уже возле самой двери, обращаясь к Игорю, – по нему давно могила плачет. Глухарь чёртов!

И ещё раз плюнув, дядя Вася вышел.

Кузнец наверняка слышал последние слова в свой адрес. Он подошёл к горну и несвойственными ему суетливыми движениями стал поправлять угли. Выражение его лица не изменилось, но во всей позе появилась напряжённость, как у человека приготовившегося к защите или нападению. А Игорю сделалось неловко от всего случившегося, словно это он сам просил на водку.  Ему были неприятны выпивохи типа дяди Васи, но жадность, на его взгляд, была ещё хуже.

– Я пойду, – глухо сказал он.

Но кузнец услышал:

– Иди.

В его голосе была какая-то особая, молящая нотка, и Игорь задержался, испытующе глядя – что это?

Кузнец стоял у горна весь напружиненный, нахохлившийся и делал вид, что ищет что-то в шлаке. Под носом у него чернела толстая полоска сажи. И Игорь вдруг почувствовал состояние этого пожилого, с большим запасом годящегося ему в отцы человека и искренне пожалел его.

– Усы, – сказал он, улыбаясь, делая ударение на первом звуке и показывая на полосу под носом.

– Как? – спросил кузнец, с готовностью подставляя ухо.

– Усы, говорю, – повторил Игорь, – усы зачем нарисовал?

– Где?

Чистоплотный кузнец торопливо подошёл к осколку зеркала, гвоздиками закреплённому на шкафчике, и смущённо заулыбался. Потом достал чистую тряпочку, тщательно вытерся и ещё долго и пристально изучал это место, с боку на бок поворачивая свою большую голову. Игорь улыбнулся. Кузнец обернулся и, увидев эту улыбку, вдруг засмеялся неожиданно добрым тихим смехом.

– Иди уж… – ласково сказал он и добавил построже: – Минут через пятнадцать будь.

На двери газовой котельной была надпись, что посторонним вход запрещён. Игорь вошёл и огляделся. Нина была одна.  Она не услышала скрипа двери, и, заметив это, Игорь спрятался за сплетением труб, желая напугать её, но наблюдать было так интересно, что он задержался.

Нина сидела за столиком и листала какой-то журнал. Её обычно несколько иронические губы теперь как у первоклашки шевелились в такт чтению. С загадочно бледным в свете люминесцентных ламп лицом, в чёрном облегающем свитере, с чёрными до плеч волосами она показалась ему такой красивой и недоступной, что он даже засомневался, что вчера целовал её вот такую. Из-под столика выглядывали её ноги, одна была в тапочке, а другая, без тапочка стояла на нём и шевелила пальцами. Вверху ноги были совершенны, но ступни казались великоватыми. Иногда Нина шмыгала носом и сморкалась в платок. Всё это в другой девушке не понравилось бы Игорю, но сейчас и эта босая нога, и припухший от насморка носик с покрасневшими ноздрями, и даже это сморкание вызвали в нём умиление, граничащее с умилением матери, когда та журит своё испачкавшееся чадо не за то, что оно испачкалось, а потому, что всё в нём без исключения для неё радость, а это только лишний повод эту радость выговорить. И если бы теперь Нина сделала что-нибудь смешное или глупое, или даже грубое, он всё бы понял и принял. Игорь смотрел на неё и упивался. Нина, видно, почувствовала его взгляд, подняла голову, и он вышел.

– Привет, – сказал несколько смущённо.

– Ты? – удивилась она.

В выражении её обмякшего от простуды лица он уловил некоторую растерянность.

– С ума сошёл, – сказала Нина, – сейчас моё начальство нагрянет.

Но отложила журнал и с готовностью повернулась к нему.

У неё были такие же глаза, как  и у его матери, с прозрачными, словно тонкие льдинки, зрачками и непроницаемой загадочной чернотой вокруг них. Он никогда не умел понять этой черноты, но она влекла его своей неизведанностью.

– А я вот совсем расклеилась, – сказала Нина.

– Чего ж ты так? – пожалел Игорь.

Но он не чувствовал жалости. Простуда – это несерьёзно. А вот сама она, такая близкая, такая зовущая, с пряным запахом волос, с нежным ушком, выглянувшим из-под локона, с грудями, подчёркнутыми облегающим свитером, со сладостным воспоминанием о вчерашнем заставляла его волноваться, словно норовистого коня, едва сдерживаемого наездником. Ему так хотелось обнять её… Но горел яркий неуютный свет, на его руках серели въедливые ниточки сажи, а от рубашки наверняка пахло потом. И он бы не решился, однако она  улыбнулась ему, и Игорь, приняв эту улыбку за разрешение, наклонился к ней.

– Не надо, – капризно сказала Нина, отстраняясь.

– Чуть-чуть… – попросил он.

– Ты меня испачкаешь…

– А я вот так, – сказал он, пряча руки за спину.

От этого движения тесная рубаха на нём натянулась, обозначив мощные чуть покатые плечи и широкую мускулистую грудь. Нина рассмеялась.

– Вот сюда, – пальчиком показала она  место на своей щеке.

Он поцеловал  в указанное место, а потом, быстро –  в губы.

– Дурачок, – сказала она, – заразишься…

В этот момент у входной двери послышалось какое-то шевеление.

– Начальник!.. – воскликнула Нина.

Игорь бросился за сплетение труб и спрятался за ними. Ему было видно, как вошёл начальник цеха Тихонов и долго, и тщательно вытирал свои длинные ноги  об решётку возле двери, энергично, по-собачьи откидывая их назад.  « Какого чёрта  припёрся…», –  с неудовольствием подумал Игорь, вспоминая, что последнее время начальник зачастил в котельную. Было Тихонову уже лет тридцать, и как соперника Игорь его не воспринимал, считая  «старым», однако и сомнения появились: а зачем он сюда шастает? Сидел бы в своём кабинете…

Тихонов  придвинул к столу второй стул и сел напротив Нины. И они стали о чём-то разговаривать, но о чём – слышно не было.

Сегодня в заводском клубе должен был состоятся праздничный вечер, и на Тихонове был  добротный серый костюм с галстуком, а рыжие вихры уложены в прическу наподобие женской. Но выглядело всё это впечатляюще. « Скоро что ли уйдёт этот долговязый... – с раздражением думал Игорь, сидя в своём убежище. – И чего привязался?»

Но Тихонов всё не уходил, а вскоре за столиком  даже весело рассмеялись над чем-то. « Развеселились, – ревниво подумал Игорь, – и она туда же…» Наконец, Тихонов встал, и Нина тоже встала, провожая его. « Почёт…» – уже зло опять приревновал Игорь. Они остановились у двери, и ему сделалось видно, как этот рыжий взял её руку, наклонился и поцеловал. И она позволила!

Как только за начальством закрылась дверь, Игорь вышел.

– Давай уходи, – заторопила его Нина, – он сейчас вернётся.

– А мне ручку поцеловать можно? – с сарказмом спросил он.

– Игорь! – возмутилась Нина. – Ну иди же, иди…Он вернётся сейчас. Здоровый какой…

 Она  скорее ласково чем грубо пыталась подтолкнуть его к выходу. Но Игорь не отставал:

– Всё-таки мне-то позволишь поцеловать тебе ручку?

– Дурачок… – наконец вытолкала его за дверь Нина.

И вовремя: долговязый Тихонов, выйдя из цеха, уже направлялся к котельной. Видно, он заметил, откуда вышел Игорь, потому что, проходя мимо, подозрительно посмотрел на него. Тот ответил усмешкой, и они разминулись.

Перерыв на обед у  Нины был позже. И Игорь, пообедав, с книгой в руке устроился на своей любимой скамейке в кузнице, поглядывая в маленькое оконце, в ожидании, когда она будет возвращаться из столовой. Кузнец ещё обедал, и Игорь был в кузнице один. Но не долго. Вскоре  пришёл его приятель Димка из соседнего цеха, парень весёлый и остроумный.

– Привет, – сказал он. – Как твои дела на фронте?

– На каком? – спросил Игорь, откладывая  книгу.

– На любовном естественно, – улыбнулся Димка.

Мордочка у него была остренькая, серые глаза смешливые, с искорками. Он любил пошутить, и от него всегда можно было ожидать какой-нибудь каверзы.

– Ты это чего  о любви вдруг вспомнил? – усмехнулся Игорь.

Димка работал в цехе, коллектив которого состоял почти из одних женщин, и потому знал все заводские новости и сплетни: кто с кем целовался, кто кому что говорил, кто с кем переспал и вообще всё, вплоть до цвета исподнего белья начальника этого цеха, который, будучи уже в возрасте, любил, однако, молоденьких девушек.

– Да,  вот что… – начал было говорить Димка, но тут в кузницу вошёл Тихонов.

 Димка замолчал. Тихонов, поглядел на обоих, аккуратно, дабы не испачкаться, взял двумя пальцами какую-то проволочку и стал ворошить ею в шлаке. Среднюю часть тела со своим изысканным костюмом он при этом держал на расстоянии,  оберегая от соприкосновения с пыльным краем горна. Игорь с Димкой скептически усмехаясь, молчали, дожидаясь, когда он уйдёт. Но Тихонов, не найдя  нужное ему, обратился к Игорю:

– Тут стальная полоска должна быть… Что-то я ничего не вижу.

– А это вам не к нам, а к доктору надо, – мгновенно нашёлся Димка.

Игорь глянул на ехидную Димкину рожицу, и оба не выдержали, расхохотались. Тихонов, нахмурившись, с раздражением посмотрел на них.

– А ты чего тут делаешь? – напал он на Димку. – Из какого цеха?

– А у меня обед, –  невозмутимо отпарировал тот, – где хочу, там и сижу.

– Здесь нельзя, – возразил Тихонов.

Но настаивать не стал, повернулся и, забыв о своей полоске, вышел.

– К глазнику пошёл, – заключил Димка.

Оба посмеялись над Тихоновым. Потом обед кончился, Димке надо  было идти в свой цех, но на выходе он приостановился.

– Да, – сказал он, – вот ещё чего: может, всё это лабуда, но у нас девки говорят, что этот рыжий к твоей Нинке клеится. Чуть ли не заявку подавать собираются.

– Какую заявку?

– Ну в ЗАГС… Туда ведь заранее надо.

– Димк, чего ты несёшь? – возмутился Игорь. – Очередной трёп от твоих девок?

– Может и трёп, только ведь дыма без огня не бывает. Я тебя предупредил, а дальше сам думай.

– Он же старый… – неуверенно возразил Игорь.

Но тут  вспомнил целование ручек в котельной.

– Какой старый, – пожал плечами  Димка, – лет под тридцать. В самый раз. Сейчас, знаешь, девки кого побогаче ищут. А тебе скоро в армию к тому же…

– Ладно, я сам разберусь, –  с раздражением остановил его Игорь.

После ухода Димки он подошёл к горну, отгрёб в сторону шлак и нашёл стальную полоску, которую искал Тихонов. Наверно, он положил её в шлак остывать после отжига. Игорь завернул этот кусочек стали в обрывок газеты и сунул в карман своего пальто.

Вечер в клубе был посвящён сорокалетию завода. Во всём просторном двухэтажном здании, вплотную примыкавшем к заводской территории, царило то особое, торжественное оживление, которое случается в больших семьях, когда все повзрослевшие, разъехавшиеся уже было, дети собираются по случаю под одну крышу. В общих чертах все заводчане знали друг друга, но теперь каждому интересно было услышать какие-нибудь подробности, поговорить о будущем, вспомнить прошедшее, порадоваться хорошему, поругать плохое, да и просто посплетничать о всякой всячине.

 В фойе к Игорю подошёл Димка.

– Пойдём пивка выпьем, – предложил он, – я очередь занял.

– У меня – ни гроша, – сказал Игорь.

Полтинник, который мать обычно давала ему на обед, на еду и был потрачен.

– А я чего, у тебя деньги спрашивал? – обиделся Димка.

Они взяли в буфете две бутылки пива и устроились на подоконнике. Димка достал из кармана воблу, помял её и стал разделывать. А Игорь открыл бутылки и отхлебнул из своей. Он не очень любил пиво, но с воблой можно было и выпить.

– А вон, кажется, и твоя чешет, – сказал Димка, пальцем протирая заиндевевшее оконное стекло.

Игорь заглянул в образовавшуюся прозрачную дырочку и увидел Нину, рядом с которой вышагивал высокий Тихонов. Но на улице уже стемнело, и он засомневался: а верно ли разглядел при свете фонарей. Однако вскоре они вошли и остановились у гардероба, который был как раз напротив буфета. Игорь, перестав пить пиво, застыл, глядя на них.

Войдя, Нина посмотрела по сторонам, но Игоря с Димкой, устроившихся вдали у окна, не заметила. Она была всё в том же вчерашнем пальто с «керосиновым» воротником и белой шапочке.  Под пальто на ней было уже надето жёлтое платье с вырезом на груди, а на ногах туфельки с высокими каблуками. Игорь сжал челюсти, глядя, как Тихонов заботливо помогает ей раздеться. «И повесили на один номерок, – обратил он внимание, как  гардеробщица вешает их одежду. – Неужели вот так… – растерянно думал Игорь, совершенно не понимая происходящего. – Если она с ним, то к чему вчерашние поцелуи? И сегодня тоже…» Он нащупал в кармане стальную полоску, которую захватил с собой, чтобы отдать Тихонову.  Это была причина подойти к ним, и Игорь уже сделал движение, но Димка остановил его:

– Не ходи… Пусть сама подойдёт.

Игорь остановился. Димка был прав.

Но Нина так и не заметила их и, ведомая долговязым Тихоновым, проследовала в зал. Следом пошли и Игорь с Димкой. Тихонов с Ниной сели в первых рядах, на местах оставленных специально для  начальства, и с заднего ряда, на котором обосновались Игорь с Димкой их  видно почти не было.

Директор завода произнёс обычную в таких случаях торжественную речь, поздравив  заводчан с сорокалетием предприятия. Потом выступил парторг завода, за ним – какой-то важный деятель из московского горкома, а потом на трибуну начали подниматься начальники цехов. Говорили все в общем одно и то же: план, достижения, последующие задачи, и было скучно. Развеселил всех лишь бригадир сантехников  Козлов, пожаловавшийся, что некоторые, «несознательные», по его словам, товарищи употребляют внутрь раствор полиамидной смолы в спирте, очищая его от смолы водой, а сгустившиеся комки полиамида потом выливают в канализацию, где вся эта смесь застывает, превращаясь в камень.

– Убедительно прошу вас, – заключил своё выступление Козлов, – пожалуйста, не выливайте смолу в унитазы, не наносите вред нам, водопроводчикам, а лучше отнесите на помойку.

Зал грохнул. Председательствующий через микрофон начал призывать всех успокоиться, но, видно было, что и он сам едва сдерживается, чтобы не засмеяться. Бригадира Козлова проводили бурными аплодисментами. После директорского, мало кого убедившего, напоминания всем любителям спиртного о вреде полиамида, торжественная часть закончилась. Начался концерт заводской самодеятельности. И одновременно с этим в соседнем небольшом зале должен был состояться любительский шахматный блиц турнир, в котором принимал участие Игорь, а также и Тихонов. Турнир был со статусом официального. Три участника, занявшие первые места получали третий разряд по шахматам, а также им полагались и  призы. Народу собралось довольно много. Пришёл и Тихонов, но Нины не было.

Первые две партии Игорь выиграл легко, однако в третьей   попался серьезный противник, и с ним пришлось повозиться.  При игре в блиц некогда было смотреть по сторонам, и Игорь удивился, когда вдруг, дойдя до полуфинала, увидел, что и Тихонов продолжает борьбу. «Интересно, доберется ли этот козел до финала...» – думал Игорь, мельком поглядывая на Тихонова. Он уверенно выиграл у своего противника, но и «козел» – тоже.

– Ага, – сказал Тихонов, усаживаясь за шахматный столик напротив, – вот и ты...

Было непонятно, что он хотел сказать этим «вот и ты», но оно прозвучало вызывающе. «Я тебе сейчас, козел, устрою  «вот и ты», – мстительно подумал Игорь. И в этот момент из-за  сгрудившихся вокруг столика зрителей вдруг показалась знакомая темноволосая головка. Однако высокорослые зрители впереди тут же заслонили её. «Подошла с его стороны...» – ревниво отметил Игорь.

– Ну что, товарищи, начнём, – предложил судья и нажал кнопку часов Тихонова, которому досталось играть белыми.

Тут уже смотреть по сторонам было некогда. Игорь быстро разыграл хорошо знакомую ему сицилианскую защиту, а Тихонов ошибся и попал под смертельную атаку чёрных фигур. Игорь уже торжествовал победу, со снисходительным удовлетворением поглядывая на легкую испарину, выступившую на лбу противника. Тот, бросив взгляд на часы,  быстро сделал очередной ход. Но этот ход уже никак не мог повлиять на предрешенный исход партии.  Игорь, у которого на часах осталось ещё достаточно времени,  поглядел на болельщиков, поискал взглядом её, увидел едва показавшиеся из-за плеч зрителей знакомые глаза,  и небрежно протянул руку, чтобы сделать уничтожающий предматовый ход. Но при этом зачем-то   поправил чуть сдвинувшегося по клеточке короля. И поднял руку над конем,  после хода которым далее через два хода следовал неизбежный мат.

–Ты взялся за короля... – вдруг сказал ему Тихонов. – Королём и ходи.

И посмотрел на Игоря своими прозрачными, как у большинства рыжеволосых людей, глазами.

– Но я просто поправлял, – возразил Игорь.

– Но ты не предупредил, – пожал плечами Тихонов.– Товарищ судья, – обратился он к судье, – ведь по правилам если взялся за фигуру, то обязан ею же и ходить. Не так ли?

– Так, – подтвердил судья. – Вы обязаны ходить королем.

И развел руками перед Игорем: мол, всё понимаю, но ничего не поделаешь – правила есть  правила. Был судья кандидатом в мастера по шахматам и, конечно же, видел сложившуюся на доске  выигрышную для черных позицию, которая теперь вдруг одномоментно превращалась в проигрышную. Но оставалась еще надежда, и Игорь, стиснув зубы, сделал  вынужденный, совершенно бессмысленный для черных, ход королем. Однако пока они говорили, его часы  тикали, и через два хода флажок на них упал. Всё было кончено. Тихонов с легкой улыбочкой интеллигентно поблагодарил  за игру. Игорь, чувствуя себя побитой собакой,  встал и, провожаемый взглядами болельщиков, которые в массе своей ему сочувствовали, вышел из зала.

 Нина к нему не подошла, осталась там, с ним. «Дрянь...» – зло подумал о ней Игорь. Было так обидно.  Он не понимал, что происходит: ведь еще вчера, да и сегодня  тоже, она позволяла целовать себя и вдруг этот хлыщ – Тихонов. Какая  сволочь! И в шахматах... Видел же, что поправляю. «Дрянь, дрянь...» – мысленно ругался он, переходя с Тихонова на неё и обратно. Однако это было неубедительно.

– Ты чего зажурился? – подошел к нему Димка. – Пойдём, чего-нибудь крепенького сообразим.

– Не хочу, – отрезал Игорь.

– Да брось ты. Как будто на ней  свет клином сошёлся.

– Димк, отстань. Ты не понимаешь...

– Да как раз это ты не врубаешься, – усмехнулся практичный Димка.  Девочка на выданье, а тебе в армию. Ну сам подумай.

– Ладно, иди, куда шёл. Это не твоё дело.

Обиженный Димка ушёл.   В это время из зала, любезно пропуская впереди себя Нину, вышел Тихонов.

И вдруг сразу же подошёл к Игорю.

– Мы собрались в кафе, – сказал он.– Не хочешь – с нами?

– Спасибо... – растерялся Игорь от такого неожиданного предложения.

Но, быстро глянув на Нину, понял, что это исходит от неё.

– Благодарствую вам, –  с презрительной усмешкой, издевательски поклонился он, – но не в моих правилах быть лишним.

 Повернулся и пошёл прочь от них, где-то в глубине души ещё надеясь, что вот сейчас она окликнет, остановит его. Но этого не случилось.  Игорь прямиком прошёл через фойе, мимо раздевалки и вышел на улицу. И встал за углом. Решил всё-таки дождаться и посмотреть – пойдёт она с Тихоновым или нет? Ещё оставалась надежда, малюсенькая, но оставалась...

На улице подморозило, горел фонарь перед проходной, и в его свете мелькали меленькие, но колючие и злые снежинки. Игорь в своём стареньком пиджаке поверх тонкой рубашки сразу почувствовал холод. Но стоял, дрожал и ждал. Входившие в клуб заводчане недоумевающе косились на него, знакомые спрашивали: «ты чего?» Тогда он отошёл подальше. И наконец дождался – они вышли. Высокий, элегантный Тихонов уверенно держал её под руку, что-то говорил, а она, словно ромашка в своей белой шапочке, склонившись к нему, слушала и улыбалась. «Дрянь... – сжал челюсти Игорь. – Дрянь...» Всё в нём негодовало, всё порывалось окликнуть её, бросить в лицо что-нибудь злое, а потом, если Тихонов скажет что-нибудь, врезать ему в челюсть. С каким бы удовольствием он это сделал... Но Игорь сдержался, проводил их взглядом и вернулся в клуб. И встал у тёплой батареи, согреваясь. Несколько девушек, смеясь, прошли в зал, где  заводской духовой оркестр уже  настраивал  инструменты, и вот-вот должны были начаться танцы. Одна из девушек, Таня Воронова, отстав от компании, остановилась возле Игоря. Он знал, что нравится ей, и это ему льстило.

– А ты идёшь? – спросила Таня, несколько заискивающе глядя на него тёмными в пушистых ресницах глазами.

– Нет! – резко, с раздражением ответил Игорь.

 Таня, явно обиженная его тоном, с недоумением посмотрела на него, повернулась и быстро пошла к входу в зал. Маленькая, тоненькая, она была ещё как девочка, и Игорь и воспринимал её как девочку. Но резкость в отношениях с женщинами была совершенно чужда ему, и он, желая как-то оправдаться, окликнул:

– Таня!

Но она не остановилась. «Скотина...» – сквозь зубы процедил Игорь самому себе. Но как же мерзко было на душе...

 Старенькая уборщица, тряпкой вытиравшая пыль с  подоконников,   приблизилась к окну, возле которого стоял Игорь, и теперь он мешал ей.

– Пошто туда не идёшь? – спросила уборщица, глядя на него добрыми, не по-старушечьи живыми глазами.

 Была она худенькой, чистенькой, с небольшим носиком луковкой, который придавал её лицу выражение такого добра, что не улыбнуться ей было невозможно. И Игорь улыбнулся.

– Я здесь постою, – сказал он. – Ладно?

– Пошто не ладно, – тоже улыбнулась ему уборщица.

И пошла дальше, к следующему подоконнику. Ничего особенного эта женщина не сказала, но Игорю от её доброго лица сделалось легче. Всё было  не так уж и плохо. Ушла? Ну и чёрт с ней! В конце концов, есть и другие, и получше... Однако... Однако не в его характере было оставлять всё невыясненным. Почему она так поступила? Ведь только вчера они целовались, стоя в подъезде, и иногда она даже прижималась к нему. Что произошло? Нельзя же так лгать! Нет, что-то здесь не так. Надо выяснить. Надо пойти в кафе... Но Игорь вспомнил, что у него нет ни копейки. Занять? Но у кого? И тут вдруг  увидел кузнеца, выходящего из зала. На нём был тёмно-серый костюм и широченный галстук горошком, который он, с облегчением вздохнув, тут же снял и сунул в карман пиджака. Игорь удивился, потому что кузнец терпеть не мог ни вечеров, ни собраний и ходил на них разве лишь по специальному приглашению. Но сейчас его появление было кстати.

–Дядь Серёж, – подошёл к нему Игорь, – дай рублей десять. А?

– Зачем тебе? – спросил кузнец, поглаживая сдавленную галстуком шею.

Игорь, не успевший придумать приемлемого объяснения, ответил неопределённо:

– Надо…

– Коль надо, – улыбаясь, сказал кузнец, – то надо.

Он полез уже было в карман за деньгами, и Игорь, уверившись, что получит их, небрежно пояснил:

– Да в кафе собрались.

Он сказал о себе почему-то во множественном числе и таким разудалым тоном, что можно было подумать, будто их целая компания, собравшаяся хорошенько попьянствовать. Кузнец нервно выдернул руку из кармана, суетливо помял шею и произнёс с усилием, словно поднял и положил нечто тяжёлое:

– Не могу.

Игорь растерянно улыбнулся, не понимая, но кузнец повторил:

– Не могу.

– До получки… – с надеждой пояснил Игорь, невольно вспомнив дядю Васю и начиная чувствовать отвращение к себе.

– Нет, – жёстко сказал кузнец, – на это – не могу.

И отвернулся, нахохлившись, большой и старый, в своём сером костюме похожий на молот в кузнице.

Игорь застыл в недоумении, но вдруг понял, что его опять, который уже раз за сегодняшний день побили, и взорвался. Все обиды, вся злость и на самого себя, и на других, всё тёмное, что накопилось в нём, вдруг собралось в один ком и отхаркнулось одним словом:

– Куркуль! – бросил он с шипящей ненавистью в голосе.

И произнося подобное, он уже сознавал всю невероятную подлость этого слова, но оно всё-таки вырвалось. Медленно, как при проявлении фотоплёнки, меловая бледность пробилась сквозь едва заметную серую поросль на лице кузнеца, глаза его растерянно забегали, а на губах появилась такая молящая, жалкая, глуповато-беспомощная улыбка, что Игорь растерялся и испугался за него. Ещё, наверно, можно было что-то предпринять, попросить прощения, попытаться как-нибудь превратить всё в шутку, но странная отрешённость сковала всё его существо, и он стоял и ждал.

У кузнеца дёрнулась правая щека, он придержал её, но она снова дёрнулась.

– А ну-ка, парень! – вдруг произнёс кто-то сзади, и несильная рука с трудом повернула Игоря.

Перед ним стоял Лобов, партсекретарь цеха и сосед Игоря по дому. Увидев его, он недоверчиво выпятил рассечённую шрамом нижнюю губу  и спросил почти шепотом:

– Ты чего?

Кузнец, ссутулившийся, сделавшийся похожим на нахохлившуюся сову, повернулся и пошёл к гардеробу.

– Сергей Иваныч! – окликнул его Лобов. – Дрёмов!

Но кузнец  взял пальто, оделся и тут же вышел.

– Ты чего? – угрожающе повторил Лобов. – Как ты смел? Щенок!

– Я не щенок! – протестующе вскинул голову Игорь и пояснил уже тихо: – Я в долг попросил…

– И что, не дал? На выпивку, наверно! И правильно сделал. Эх вы!..

Он повернулся, но вдруг охнул и согнулся, схватившись за спину.

– Что с вами? – спросил Игорь.

– Радикулит, чёрт бы его побрал… – страдальчески сморщился Лобов.

У него было худощавое, большеносое лицо с губами и подбородком, изувеченными осколочным ранением и, когда он морщился, оно делалось похожим на сатирическую маску.

– Ты куда сейчас? – спросил Лобов.

– Домой наверно…– пожал плечами Игорь.

На душе было так гадко… Все  последние поступки совершенно противоречили  его внутренней сущности.  Игорь не желал поступать так, но всё получалось как бы само собой, словно он был куклой, а кто-то нехороший внутри него дёргал не за те ниточки.

– Проводи тогда что ли… – попросил Лобов.

Игорь помог ему надеть пальто, сам оделся, и они вышли на улицу.

– А он мужик неплохой, – сказал Лобов.

Игорь промолчал. Лобов остановился, достал сигареты и стал прикуривать, неуклюже держа спичечный коробок двумя сохранившимися после ранения пальцами на левой руке.

– А он мужик неплохой, – прикурив, повторил он.

Игорь опять промолчал.

– Да, – сказал Лобов, – а на спиртное Сергей Иваныч никому не даёт. Ни свату, ни брату. Понял? Вот такие, брат, дела… Что-то там у него в молодости приключилось.

Он повернулся к Игорю и, тут же, крякнув, присел, схватившись за спину. Игорь поддержал его.

– Может на трамвае?

– Не, лучше так, – возразил Лобов, выдохнув застрявший в лёгких воздух и осторожно распрямляясь. – Дойдём помаленьку.

По-прежнему мелькали снежинки в желтоватом свете фонарей, под ногами похрумкивало, а на ветках деревьев лежал ядрёный слой инея. Иногда проезжали редкие автомобили, а с соседней улицы доносился звонкий гуд и треньканье едущего трамвая. Впереди виднелась ярко освещённая плешинка перед окнами кафе, в которое часто заходили многие заводчане. Перед входом стояла шумная, изрядно подвыпившая компания из нескольких парней, а швейцар не пускал их. «Здесь они или не здесь?» – сразу подумал Игорь. И когда они проходили мимо, ему даже показалось, что среди танцующих мелькнула рыжая шевелюра Тихонова.

– Вот, – сказал Лобов, как бы продолжая какой-то свой внутренний диалог, – а вы его все куркулём зовёте… А он ведь ползарплаты в детдом отсылает.

– В какой детдом? – не понял Игорь.

– Как в какой? В свой… В котором вырос, – Лобов с удивлением посмотрел на Игоря: – Неужели не знаешь?

– Не слыхал… – ответил тот и, не желая изучающего взгляда спутника, отвернулся.

– Ну да, оратор из Сергея Иваныча как из меня гармонист, – усмехнулся Лобов, показывая свою двупалую руку. И добавил: –  Но ты всё же зазря так на него…

– Как-то вырвалось… – нехотя повинился Игорь.

Ещё сегодня с утра в его душе было так уютно,  а теперь вдруг всё разом смешалось и сделалось нехорошо и непонятно. Зачем он так оскорбил кузнеца? Как тот побледнел…  

Игорь проводил Лобова до подъезда дома, а потом постоял, подумал и решительно повернул назад. Нет, он никак не мог пребывать в неизвестности! Надо высказать ей всё. Всё, что он о ней думает… Нельзя же быть такой подлой!..

Он остановился перед кафе и, боясь, как бы они его не увидели, встал чуть сбоку от окон. Давешней пьяной компании возле дверей уже не было. Складки полупрозрачных занавесей на окнах мешали разглядеть посетителей в кафе, но Игорь всё-же вскоре отыскал их. Они сидели за дальним столиком, и  видно было, как Тихонов, слегка наклонившись к ней, что-то говорит, а она слушает и вроде бы улыбается ему, но улыбка какая-то вымученная. И это Игорю понравилось: значит, не всё так гладко у них...  В этот момент Нина посмотрела на окно, и он шарахнулся  в сторону, прячась от её взгляда, но тут же остановил себя: « Что же это я? Боюсь что ли? Да не бывать этому!» У него не было денег, но теперь они и не требовались. Надо просто позвать её и сказать… Что? Он ещё не знал – что. Но на случай поражения был заготовлен холодно вежливый поздравительный вариант, во всех остальных никаких заготовок не требовалось.

– Мест нет, – сказал швейцар, закрывая проход своей дородной фигурой.

– Я не в кафе, – торопливо, боясь что его выставят, – объяснил Игорь, – честное слово, мне только сказать. Я даже раздеваться не буду.

– Знаем мы вас, – недовольно проскрипел швейцар, но отодвинулся.

Игорь снял шапку, на которой был снег, встал перед входом в зал и замер, с волнением ожидая, когда она посмотрит. Толстенькая белокурая официантка, проходя мимо, нарочно задела его бедром и игриво улыбнулась:

– Что встал? Раздевайся.

Видно ей приглянулся этот широкоплечий, русоволосый парень с нетерпеливо горящими ёмкими глазищами. «Взгляни, – взглядом буравил Игорь  Нину, – взгляни…» И она, будто услышав, медленно повернулась, увидела его, и  вся  напряглась, вытянула шею… Игорь кивнул ей. Нина в растерянности смотрела на него, и он ещё раз кивнул.  Она медленно встала. Тихонов тоже увидел его, посмотрел сумрачно, но остался сидеть.

– Ты? – спросила Нина, подойдя к Игорю.

На миг в её тёмных зрачках вспыхнул огонёк, но тут же погас, и он не успел понять, что это было.

– Я, – ответил он и добавил с ехидностью: – Не узнала?

Нина быстро глянула, и Игорь пожалел, что сказал так. Вид у неё был болезненный, голос тускл, напудренный носик  припухший.

– Раздевайся, – предложила она неуверенно и оглянулась.

Тихонов по-прежнему сидел за столиком и делал вид, что не обращает на них никакого внимания. «Интеллигент…» – с неприязнью отметил Игорь.

– А зачем? – спросил он с ядовитой интонацией в голосе. – Вам, кажется, и без меня неплохо…

И опять пожалел, что сказал это.

– Зачем ты так? – моляще спросила она.

– А как?  Как я должен?

Он решительно приблизился к ней вплотную, взял за руки, увидел её  встревоженные глаза и вдруг волна тепла и нежности к этой девушке охватила всего его. И он выдохнул полушёпотом:

– Нина, милая…

Огонёк вспыхнул в её глазах, она замерла в ожидании дальнейшего, но он молчал,  испытующе глядя на неё и сам ожидая ответа. И ответ вдруг последовал: её руки на мгновение сжали его пальцы, и тут же выскользнули из них. Она повернулась и быстро прошла в туалетную комнату. «Моя! – возликовал Игорь. Рядом напоминающе кашлянули. Он посмотрел и увидел Тихонова. В дорогом тёмно-сером костюме, с тонкими породистыми чертами лица, с вьющимися рыжеватыми волосами, уложенными в модную причёску, весь вылизанный и отутюженный, он рядом с растрёпанным парнем с широкоскулой физиономией в его «драпдерюжном» пальто выглядел аристократом, снизошедшим до челяди. Игорь остро ощутил это неравенство и по-боксёрски привычно отметил то место на хрупкой челюсти соперника, куда при необходимости надо будет ударить.

– Давай поговорим… – нехотя выдавил из себя Тихонов.

– О чём? – холодно спросил Игорь, вдруг разом перечёркивая ту дистанцию в самом себе, которая отделяла его от Тихонова, как от начальника и как от человека более старшего.

Тихонов с раздражением посмотрел на него, увидел горящие глаза, уже не по-мальчишески жёсткое, с желваками на скулах лицо и… испугался, потому что этот парень был красив той необычной внутренней красотой, для которой не существует конкуренции.

– Ты же ещё в армии не был… – сказал он и, понимая ничтожность сказанного, досадливо поджал губы.

Игорь усмехнулся.

– Пусть сама решает, – сказал он с эгоистической уверенностью победителя.

–  Она уже решила, – с угрозой произнёс Тихонов.

– Не вижу, – также отпарировал Игорь.

 В этот момент появилась Нина, увидела их и медленно подошла, с испытующей насторожённостью переводя взгляд с одного на другого.

– Дай мне, пожалуйста, номерок, – потребовала она.

– Ради бога, что случилось? – заволновался Тихонов.

– Ничего, просто я нездорова и хочу уйти.

– Хорошо, я сейчас… Расплачусь…

– Нет, – решительно заявила она, – я хочу одна.

И с требовательным нетерпением протянула руку. Тихонов отдал ей номерок, недобро посмотрел на Игоря, нехотя повернулся и пошёл искать официантку. Нина отказалась от услуг Игоря, и швейцар помогал ей одеваться. Он заботливо поправил на ней пальто, услужливо подал сапожки, умело помог застегнуть тугие молнии на них и при этом всё время, ядовито улыбаясь в усы, с явным подзуживанием поглядывал на Игоря как бы говоря: «Вот как надо!» А Нина снисходительно принимала его ухаживания.

– Я провожу тебя, – предложил Игорь.

– Не надо, – решительно отказалась она.

Но когда  стала выходить, он всё же пошёл за ней.

– Не надо, – капризно повторила она, –  прошу тебя…

И он послушался. Вышел Тихонов, мельком глянул на соперника  и направился было к двери, но Игорь загородил ему дорогу.

– Это что ещё за фокусы? – возмутился Тихонов.

– Она просила не ходить за ней, – усмехнувшись, объяснил Игорь. – Так что не торопись…

– А ну, позволь пройти, – попытался Тихонов силой отодвинуть Игоря.

– Тебе же сказано – она про-си-ла… – раздельно повторил Игорь, останавливая его.

  Бычась друг на друга, они  некоторое время постояли, а потом всё же вышли на улицу. Но Нины уже нигде видно не было. И соперники разошлись, каждый в свою сторону.

«Всё-таки она ушла от этого рыжего», – думал Игорь, идя по улице. И тут же возражал самому себе: «Да, ушла, но прежде ведь пошла…» Он совершенно не понимал её поступков. Ведь не дрянь же она на самом деле, как он сгоряча мысленно несколько раз назвал её. Нет, нет, – не может она так поступить… Но тогда что?  И вдруг вспомнил, что забыл спросить главное – о заявке в ЗАГС… Может, они действительно её уже подали… Но нет! Чушь! И он с отвращением отбросил подобную мысль. Не может этого быть! Собираясь замуж, с женихами себя так не ведут…   Однако Димкины слова не выходили из головы. И он шёл и всё думал, и думал об этом, и так гадко было на душе. А вдобавок  вдруг вспомнилось  побледневшее лицо кузнеца, когда он бросил ему: – «куркуль!..» Как он мог сказать такое?! Какая мерзость… Неужели это он?!.. «Мерзость, мерзость…» – мысленно повторял Игорь, а внутри была такая неустроенность, такое презрение к самому себе…

 И тут он подошёл к дому, в котором жил кузнец. Дом был старый двухэтажный,  из красного кирпича, местами по бокам выветрившимся от времени. Игорь подошёл к подъезду и встал в сомнении перед входной дверью. «Неловко извиняться, да?» – отметив это сомнение, не без ехидства спросил внутренний голос. «Да ведь не сволочь же я на самом-то деле!» –  ответил он  этому голосу и решительно вошёл в подъезд.

На втором этаже перед дверью была табличка, на которой золотыми буковками пониже незнакомой фамилии была и фамилия кузнеца с уведомлением, что звонить надо два раза. Игорь постоял, повторяя в уме, как и что скажет, вздохнул и нажал кнопку. В ответ послышался детский плач.  Потом дверь открылась, и на пороге появилось маленькое рыжеволосое существо в жёлтом халатике. Сначала Игорь подумал, что это девочка, но потом разобрал, что перед ним женщина лет тридцати, не меньше. Но она была так миниатюрна, что он невольно улыбнулся, а разглядев её  выразительное лицо с голубовато-серыми любопытными глазками, напоминавшее шуструю мышиную мордочку, улыбнулся ещё шире.

– Вы к кому? – сердито спросила женщина.

При этом кончик её продолговатого носика шевельнулся, верхняя губа чуть приподнялась и обнажились белые острые зубки. Момент был явно неподходящим, но Игорь вдруг представил, как она меленько жуёт хлебную корочку, держа её обеими руками, словно лапками, и снова улыбнулся.

– К Дрёмову я, – ответил он.

– Нет его.

– Простите, а вы не знаете, когда он будет?

– А вы кто ему?

– Работаем вместе.

– Пройдите, – суховато предложила женщина.

Игорь вошёл в прихожую и сразу обратил внимание на светильник в стиле театральных фонарей с искусно выполненной кованой решёточкой.

– А вы случайно не Игорь? – спросила женщина.

Он удивлённо посмотрел на неё:

– Игорь…

– В больницу его отправили, Игорь.

– Как в больницу?

Он недоверчиво улыбнулся, разглядывая её маленькое, с извиняющимся выражением лицо, и она пояснила:

– С работы пришёл и… Но вы знаете, меня не было. Лучше у мужа… Гриша! Гриша! – позвала она.

Игорь медленно осознавал сказанное  и так же медленно улыбочка, всё ещё блуждавшая по его губам, превращалась в жалкую беспомощную гримасу. Для него все больницы и все врачи находились где-то далеко-далеко, почти в другом измерении, и теперь он с трудом воспринимал, что некоторые люди, случается, и болеют. «Из-за меня!» – сразу мелькнула страшная мысль и внутри всё напряглось.

– А что, что с ним? – заторопился он.

– А кто ж их разберёт… – ответил  Гриша, плотный, с кабаньим торсом мужчина, выходя из комнаты. – Может, живот, а, может, сердце…Толком ничего не сказали: на носилки и увезли… Вот, – добавил он, протягивая небольшой листочек бумаги.

На нём был адрес больницы, написанный  малопонятным почерком. Игорь тут же вспомнил эту больницу. С год тому назад в ней лежала его мать, и он несколько раз навещал её. И тот факт, что больница ему знакома, даже несколько успокоил его.

– Спасибо, – сказал Игорь, намереваясь уйти.

Но женщина остановила:

– Постойте. Вы, вероятно, завтра пойдёте к нему… А то я, боюсь, не смогу: малыш у нас… А у Сергея Иваныча  никого нет, один он… Скажите, что комнату его я закрыла, а ключ у зеркала в прихожей… А завтра я чего-нибудь соберу ему…

Выйдя на лестничную площадку, Игорь приостановился и ещё раз с болезненным любопытством взглянул на табличку с фамилией кузнеца. Теперь эти красивые ровные буковки, отливающие церковной позолотой, с жуткой явственностью напомнили ему кладбищенские надписи на памятниках. Он вдруг вспомнил умершего  дядю Колю, когда тот лежал в гробу  и к нему все подходили прощаться, вспомнил его бледное равнодушное лицо, при жизни такое весёлое и доброе,  представил кузнеца на его месте и поёжился.

До больницы было две остановки, но Игорь не стал дожидаться трамвая. Он шёл быстрым шагом, иногда  переходя на бег, и всё время загадывал: «Вот впереди женщина. Если молодая, то всё хорошо… Вот девчонка. Если оглянется… Вот трамвай. Если догоню…» Женщина оказалась в годах, девчонка оглянулась, а трамвай отстал у светофора, но во всё это Игорь не верил. Если с кузнецом что-то серьёзное и если даже в этом не будет его вины, он сам своей  совестью навсегда заклеймит себя… И тогда в нём погибнет то светлое, та внутренняя чистота, которой он гордился перед самим собой,  перед всем миром и прелесть которой только начал познавать. Он очень боялся за кузнеца, но потерять это чувство боялся ещё больше… И словно вора поймав себя на этом, он на миг остановился. Опять… Опять подлость!... Господи, как же трудно быть человеком… Какая же дрянь он ещё… «Сволочь! Собака! Скотина! – мысленно  ругал он себя, но и дополнял, упрямо стискивая челюсти:– И всё-таки я выкорчую всё это! Выжгу… И ты, гад, будешь у меня человеком!..» И опять ловил себя на мысли, что и в том, о чём он сейчас думает, есть доля самолюбования, и путался не в силах разобраться – хорошо  это или плохо.

В двухэтажном корпусе больницы ещё светились окна, возле входа в приёмное отделение  стояла машина скорой помощи.  Но дверь оказалась запертой, а из-за неё доносились голоса и иногда смех. На стук дверь отворилась и вышел рослый мужчина с сигаретой в зубах.

– Что случилось? – спросил он.

–  Сегодня к вам больного привезли…

– Ну и что?

– Как бы узнать…

– Завтра, молодой человек, завтра.  Все вопросы завтра…

И мужчина закрыл дверь.

– Козёл… – шёпотом оценил его действия Игорь.

 Делать было нечего, и он пошёл восвояси, решив, что придёт завтра. Но тут вдруг отворилась малозаметная до того дверка, и женщина в белом халате  тяжеловатой трусцой   добежав до мусорного контейнера, опрокинула в него ведро и тут же вернулась.

– Эй! – окликнул её Игорь. – Постойте.

Но дверь уже захлопнулась. Он, подбежав, разочарованно ударил по ней кулаком, и  дверь вдруг отворилась.

– Чего грохаешь? – спросила женщина, разглядывая Игоря.

Было ей лет около сорока, под халатом телогрейка, глаза карие любопытные.

– Извините, – обрадовался он, – мне надо узнать… Дрёмов… Его сегодня привезли…

– Завтра с трёх до семи. Придёшь и всё узнаешь.

Видя, что она закрывает дверь, Игорь слегка придержал её и соврал жалобным голосом:

– Отец ведь… Узнать-то можно?

– Узнай в приёмном…

– Там не говорят…

– Ага, прогнали что ли?

– Навроде того.

– Значит, празднуют… – заключила женщина. – Отец, говоришь?

– Ну да...

Женщина посмотрела на него и улыбнулась, а Игорю показалось, что он уже где-то видел это простое, бесхитростное лицо, но вот где и когда – не вспоминалось.

– Чего у него? – спросила женщина.

– Вроде сердце или живот…

– У всех сердце и живот, – засмеялась она. – Болячка какая? Где я его искать-то буду?

И видя, что он ничего не знает, снова засмеялась:

– Экий ты какой несовременный. Ну шут с тобой. Как фамилия-то говоришь?

– Дрёмов. Дрёмов Сергей Иваныч.

– Ладно, постой тут…

Она отставила ведро и пошла вверх по лестнице. Игорь вошёл в тамбур. Откуда-то пахло щами, тусклая лампочка едва освещала первые ступени лестницы, по которой ушла женщина. Он прислонился к стене и расслабился. И хотя всё ещё было неясно, к нему вдруг почему-то пришла убеждённость, что теперь уже ничего плохого случиться не может. Но при звуке шагов возвращающейся женщины  почувствовал волнение и нетерпеливо шагнул навстречу:

– Что?

– Иди спать, голубок, улыбаясь, явно довольная, что может обрадовать его, сказала та. – Хорошо всё. Пендикс у него вырезали… Завтра приходи. Девятая палата… Чихают они там…

– Почему чихают? – удивился Игорь.

– Старичок у них там табак нюхает и им даёт… А доктор ругается…

Игорь улыбнулся, представив чихающего кузнеца, и слезливое умиротворение овладело всем его существом. Наконец-то всё прояснилось, наконец-то всё хорошо. Осознание того, что в болезни кузнеца нет его вины, успокоило, однако теперь надо было завершить и остальное.

– А написать ему можно? – спросил он, понимая, что это уже назойливость с его стороны.

– Ну напиши, – улыбнулась женщина, с удовольствием глядя на него.– Что же с тобой поделаешь…

 И видя, что у него нечем и не на чем написать, она достала из кармашка халата огрызок карандаша и, поискав ещё, присовокупила к нему серенький, похожий на туалетную бумагу, листочек. Игорь прижал листочек к стене и, проваливаясь карандашом в ямках на неровно окрашенной поверхности, написал: «Я поступил подло. Прости». И подписался. Написанное ему не понравилось: и своей незавершённостью, потому что хотелось объясниться как-нибудь подоходчивее, и тем, что на первом месте стояло «я», и обезличенностью обращения, но женщина уже взяла у него записку.

– Я сейчас и отнесу, – сказала она. – Мне как раз наверх надо. А посещение завтра с трёх.

И закрыла за Игорем дверь, а он только тут  вспомнил, что даже не поблагодарил её.

– Спасибо! – прокричал, наклонившись к замочной скважине, – Большое спасибо вам!

И распрямляясь, вздохнул с облегчением. Теперь всё было хорошо, почти хорошо. Главное, что с кузнецом ничего страшного не случилось. А Нина?.. Что ж, воевать так воевать!

Игорь уже почти миновал  здание больницы, как вдруг его окликнули. Он остановился, посмотрел по сторонам и, лишь когда его вторично позвали, отыскал наполовину высунувшуюся через большую форточку на втором этаже круглую лысую голову.

– Ты Игорь?  – баском спросила голова.

– Ну?..

– Тогда стой, – приказала голова и, задевая большими ушами за края форточки, улезла внутрь.

Игорь с интересом ждал. Через минуту в форточке появилась рука, и к его ногам упала бумажка, для веса обёрнутая вокруг сломанной косточки домино. Он развернул её. Это была его же собственная записка, но на другой стороне, начинаясь с маленькой буквы, стояло ещё одно слово, написанное строгим почерком кузнеца: «дурачок». И ничего больше. Игорь прочитал, потом ещё раз, ещё, вспомнил кузницу с  хлёсткими ударами кувалды, розовощёкого, ошалевшего от работы кузнеца, его нежно-грубоватое «дурачок» и улыбнулся той редкой, до глупости счастливой улыбкой, какая случается у людей исключительно добрых.

Он вышел за ворота больничного садика и, подцепив ногой валявшийся на тротуаре ком снега, с силой подбросил его в воздух. Наконец-то всё устраивалось! Он представил кузнеца на белой больничной койке, его жёсткое щетинистое лицо с живыми угольками глаз, его сильную длиннопалую руку, будто бы ненароком придерживающую ухо в нужном направлении, и почувствовал, как долгожданная согласованность с самим собой возвращается к нему. Всё расстанавливалось по своим местам и вне и внутри него, всё успокаивалось, и только неопределённость в отношениях с Ниной занозой сидела в душе. И это было особенно неприятно теперь, когда до полной гармонии оставался шаг, не более. А что если позвонить? Правда, было уже поздновато, но… Что он теряет? Что? Если любит, то это ничего не изменит, если нет – тем более…

На улице было тихо, опять пошёл снег: но теперь уже редкие крупные снежинки белыми бабочками неторопливо кружились под тускловатым светом фонарей; и даже как будто слегка потеплело. Звуки города, днём сливавшиеся в один общий гул, теперь разделились и стало отчётливо слышно и погромыхивание трамвая, и далёкий стук электрички, и шелест колёс редких автомобилей, и даже сонное «чирк» озябшего воробья, притулившегося где-то под карнизом.

Игорь отыскал кабину телефона и в раздумье остановился. Звонить или не звонить? Из кухонной форточки соседнего дома донёсся дразнящий запах жареной картошки с луком, и Игорь, проглотив набежавшую слюну, вспомнил вдруг о матери, о том, что не предупредил её и теперь, не зная где он, она наверняка волнуется. Он представил, как она, словно девочка, поджав ноги, с книгой в руках сидит в старом ещё довоенном отцовском кресле и делает вид, что читает, а сама с методичностью часового механизма то накручивает на палец тёмную прядку волос, то распускает её… Это, конечно, свинство с его стороны… Надо позвонить. Надо. Он решительно снял трубку, но, поискав по карманам, нашёл только одну монетку, заколебался и, поморщившись от сознания эгоистичности подобного поступка, всё же набрал другой номер.

Долго никто не отвечал, и он с нетерпением ждал, опасаясь, что к телефону подойдёт не она, а кто-нибудь из родителей. Но из трубки донёсся желанный, чуть хрипловатый голос.

– Это я, – сказал Игорь.

– Наполеон? – засмеялась Нина и добавила с лёгкой укоризной: – Мы уже спать ложимся…Чего ты так…

Но её голос был приветлив.

– Я на минутку… Ты здорово болеешь?

– Не очень… Так… Больше притворяюсь.

Она говорила весело, с игривыми интонациями, явно предлагая шутливый разговор. Но Игоря это не устраивало. Он жаждал ясности: или-или и никаких серединок.

– Нин, – решительно начал он, – я хочу сказать…

Тут рукой наткнулся на стальную полоску в кармане пальто и осёкся, вспомнив вдруг о Тихонове. А нужно ли всё это? А не посмеются ли они? Но услышав её дыхание, такое близкое, как вчера, когда обнимал её, он вспомнил всё и досказал:

– Я люблю тебя…

Впервые в своей жизни он произнёс эти необычные три слова и, выговорив их, замер в ожидании чего-то такого же необычного. Но телефон молчал. В трубке сделалось так тихо, что стали слышны все телефонные внутренности: какие-то шорохи, постукивания, пощёлкивания и странные далёкие звуки, похожие на улюлюканье индейцев. Игорь с волнением ждал, но Нина молчала. И он не выдержал, позвал тихо:

–Нин?..

– Да, – едва слышно, срываясь на хрипотцу, ответила она и, откашлявшись, торопливо повторила: – Да?..

– Ты… Может быть, тебе не нужно это? – спросил он, опять подумав о Тихонове.

– Что?

– Как что?!

Он отшатнулся, поражённый этим её «что». Это было невероятно! Такое притворство! Такая ложь!

– Зачем всё это? – с горечью спросил он, чувствуя, как не по-мужски дрожит его голос. – Зачем? Зачем эти вчерашние поцелуи? Зачем эта ложь? Что я тебе сделал такого?..

– Это не ложь… – в смятении остановила она его, – это…

– Что? Что ты сказала?

Игорь сжал трубку, готовый втиснуться в неё.

– Пожалуйста, как ты сказала? Повтори, пожалуйста, – умолял он, не уверенный, что правильно понял.

– Дурачок… – едва слышно сказала она и положила трубку.

– Подожди же! – крикнул он, но бездушные механизмы уже сработали.

Он постоял, разочарованно слушая телефонное пиканье и, убедившись, что всё кончилось, вышел из кабины. Она опять его надула!.. По голосу вроде бы она хотела сказать «это правда», но… А заявка? Опять он не спросил… И всё же её голос дрогнул… Всё-таки любит? А Тихонов? Ну его к чертям! Пусть сам по себе… И с кузнецом…И с ним всё хорошо…

Игорь с удовольствием вдохнул ощутимо повлажневший воздух, выдохнул, но полного раскрепощения так и не почувствовал. Той лёгкой беззаботной самоуверенности, какую он ощущал ещё с утра, сейчас уже не было. Утрешний, понятный и казавшийся незыблемым мир вдруг покачнулся и обнажил перед ним одну из граней своего четвёртого измерения, самого сложного, самого трудного в человеческой сущности измерения, измерения Человека Человеком.

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Комментарии:

Оставить комментарий
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.