Литературный сайт членов союза писателей России
Анатолия и Фаины Игнатьевых

 
Старый Посад » Проза » Очерки » Хлеб войны

Хлеб войны

 

(рассказ моей матери)

 

Война застала нас шестнадцати-семнадцатилетними девушками. Был жаркий воскресный день, и на берегу Оки под Старым Посадом собралось много народу: купались, катались на лодках, ловили рыбу, и какая-то баба, полоскавшая бельё, орала на далеко заплывшего мальчишку: «Утонешь - домой не приходи!» Все смеялись.

И вдруг тётка с корзиной через плечо, шедшая с базара, сказала, что началась война. На Старом Посаде радио не было.

Всё сразу изменилось.   Хотя с неба не летели бомбы и немецкий сапог не топтал нашу землю, школа так и не открылась, в ней оборудовали госпиталь. И никто уже не говорил про нас - дети, и что нам нужно закончить школу.

Кому-то приходили повестки на фронт, кого-то отправляли учиться на медсестёр, шофёров, и мы, ещё не сознавая всей огромности постигшей беды, наивно думали, что, может, всё скоро кончится.

Но ничего не кончалось. Стали приходить похоронки, потянулись эвакуированные, исчезли продукты, и, когда пополз слух, что враг подходит к Москве, нас стали, как тогда говорили, «гонять» на окопы.

Ответственный собирал в 1-ой школе группу и вёл её за сорок километров в деревню Николаевка, где недалеко от Оки копали противотанковые рвы.

Наступила зима. В шароварах, сшитых из одеял, до глаз закутанные в шали, мы, три девочки со Старого Посада, шли и шли вместе со всеми за своим провожатым в эту самую Николаевку. Размещали по домам, но везде уже были эвакуированные, и жилья не хватало. Нас поместили в школу, в один класс - мужчин и женщин, парней и девушек. На пол накидали солому, набили наволочки - это была женская половина, а над нами на нарах - мужская.

Утром, едва забрезжил рассвет, всех подняли. Зимний день короток, а надо было ещё дойти до места, чтобы приступить к работе.

Мороз хватал сразу, подстёгивал, заставлял напрягаться, чтобы не замёрзнуть. Кто посильнее - долбил землю ломом, а мы отбрасывали её лопатами. Выполнявшим норму давали паёк - килограмм хлеба, не выполнявшим - 600 граммов. Редко кто из девчат выполнял норму. И этот кусок хлеба, сунутый утром за пазуху, холодный, подмороженный, во время перекура нанизывался на палку, разогревался над костром и съедался тут же весь, похрустывающий, горьковатый от дыма.

Работали дотемна. В классе оставляли дежурного, который весь день топил печь сырыми, дымящими дровами и варил на всех, а нас было человек двадцать, чугун щей с куском конины. Блаженное, горячее варево разливалось по всему телу, зубы грызли неподдающуюся, жёсткую конину, а глаза уже закрывались от усталости. Валились на солому во всём, завернувшись каждый в своё одеяло.

Вот смеются над нами, советскими, что, мол, не было у нас секса, как сказала одна женщина по телевизору. А ведь и правда, если и возникала симпатия между парнем и девушкой, то один только взгляд, слово, улыбка сколько значили, и называлось это любовью, а не нынешними постыдными словами. И на окопах никакого нахальства не было.

А как хотелось домой! Выспаться, помыться, а главное - наесться досыта, всё равно чего. Правда, в деревне был маленький магазинчик ,но все полки там были заставлены только банками с крабами. И очень скоро сладковатый их вкус, да ещё без хлеба, опротивел, но и на них нужны были деньги.

Иногда, не выдержав, сговорившись накануне, убегали домой, будто дети с уроков. Налегке, по морозцу, проходили дорогу в сорок километров за один день. Но не успевали мы появиться дома, как наутро приходил милиционер, молоденький, в новенькой форме, участковый. Мы все его ласково звали - Андрюша. Он садился на табурет и медленно, окая, видно, из горьковских, говорил:

- Вы уж не подводите меня, завтра чуть свет и отправляйтесь...

И мы не подводили. С мешками за плечами, набитыми хлебом, картошкой и всем, что находилось в доме, возвращались, теперь уже за два дня, назад. Ночевали в деревнях, пускали, когда узнавали, что идём на окопы.

Помню, один раз убежали в самый мороз, изголодались совсем. Дошли до села Подлипки. Остановились у первого дома. На крылечке сидел старик, татарин. Хотелось хоть на минуту очутиться в тёплой избе, разогнуть окоченевшие красные руки, и мы попросили попить.

Старик провёл нас в дом, где, кроме печки, стола и лавки, ничего не было. Он скинул полушубок и шапку, и показался нам совсем старым: круглая голова цвета жёлтого пергамента была без волос и как бы ссохлась от времени, а по узким подслеповатым глазам не поймёшь - то ли добрый, то ли злой.

Он пошёл за печку, достал с полки три кружки, налил воды, поставил на стол и спросил:

- Вы откуда?

- С окопов, дедушка, в Касимов идём.

-Так вы, наверно, есть хотите, девочки?

Мы молчали. Да и что ответить? Небось и у самого мало что было. Но он вынес каравай и, прижимая к себе, отрезал три больших ломтя хлеба.

- Вот, - придвинул солонку, - поешьте.

Мы посыпали хлеб солью и медленно, растягивая удовольствие, жевали, запивая водой. А старик сидел на лавке и глядел, и по его глазам теперь видно было - жалеет нас.

... Прошло столько лет, мои подружки уже умерли, а я нет-нет, да и вспомню того старика и вкус дарованного им хлеба.

Ну, а окопы, слава Богу, не пригодились, и по весне их залило водой.

 

 

 

 

 

 

 

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

Комментарии:

Оставить комментарий
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.